Никто не способен измерить тяжесть, которая легла на судьбу Владимира Зеленского. Потому что это не тяжесть власти. Это тяжесть приговора, вынесенного без суда и без права на апелляцию. Это груз, который не выбирают — его просто вешают на плечи и толкают вперёд.
Он не шёл к власти как воин. Он не входил в политику как человек, привыкший к крови, холодному расчёту и бесчеловечным решениям. Он был человеком света — публичного, живого, человеческого. Но судьба не спрашивает, кем ты был. Она интересуется лишь тем, кем ты должен стать.
Придёт день — и очнётся каждый.
Не потому что захочет.
А потому что больше нельзя будет притворяться.
Очнётся каждый не понимающий украинец, который путал усталость с мудростью.
Каждый ждунь, прятавшийся за нейтралитетом, пока другие платили жизнями.
Каждый предатель и коллаборант, торговавший совестью за иллюзию безопасности.
Каждый двуличный лицемер, говоривший «я за страну», но всегда ищущий, где теплее.
Каждый коррупционер, наживавшийся на крови и страхе, пока страна держалась на последнем дыхании.
Они очнутся не на площадях и не в спорах.
Они очнутся в тишине архивов.
В учебниках, где их имена будут либо отсутствовать, либо стоять в сносках — как предупреждение.
Они очнутся, когда станет поздно оправдываться.
И тогда правда будет простой и жестокой, как приговор без смягчающих обстоятельств:
в самый тёмный час истории Украины именно Владимир Александрович Зеленский оказался единственным, кто не сломался, не сбежал, не продался и не спрятался за чужими спинами.
Не самым удобным.
Не самым выгодным.
А самым необходимым.
А все остальные — те, кто сомневался, ждал, торговался, критиковал из безопасной тени, — останутся по другую сторону истории.
Не как оппоненты.
А как те, кто не выдержал момента.
История не спрашивает, кто был умнее.
Она спрашивает, кто остался, когда стало страшно.
И этот вопрос переживёт всех.
Когда он открыл дверь политики, он не знал, что за ней нет света. Там была тьма. Густая, вязкая, давящая. И в этой тьме уже находились люди. Те, кто не боится темноты, потому что вырос в ней. Те, чьи глаза давно утратили потребность в свете. Для них мораль — это помеха, сомнение — слабость, а сострадание — ошибка в расчётах.
Он вошёл туда слепым.
Каждый его шаг сопровождался шёпотом, каждый выбор — угрозой, каждое решение — будущими обвинениями. Здесь не существует победы. Здесь есть только отсроченное поражение. Любое действие превращается в вину, любое бездействие — в преступление.
Самое страшное в этой комнате — тишина. Потому что именно в тишине принимаются решения, после которых мир уже никогда не возвращается прежним. Именно в тишине человек понимает, что выхода нет. Что назад — нельзя. Что вперёд — неизвестность. Что остановка равна гибели.
История сделала из него символ, но символы не чувствуют боли — а он чувствует. Он знает цену каждому слову, потому что за словами следуют судьбы. Он знает цену каждому дню, потому что за днями идут списки имён, которые никто не зачитывает вслух.
Он оказался один — не как лидер, а как человек. Один перед механизмами, которые невозможно остановить. Один перед решениями, где любой вариант ведёт к чьей-то смерти. Один перед тьмой, которая не отступает и не обещает рассвета.
Трагедия не в том, что он ошибётся.
Трагедия в том, что ошибка уже заложена в самой роли.
Он не герой и не злодей. Он — человек, поставленный в условия, где человеческое становится непозволительной роскошью. Где ты либо меняешься, либо исчезаешь. Где темнота не убивает сразу — она медленно стирает лицо, голос и имя, оставляя лишь функцию.
И, возможно, самое страшное в этой истории то, что когда-нибудь свет вернётся.
Но те, кто слишком долго был в темноте, уже не смогут открыть глаза.
Автор статьи пожелал остаться анонимным, при этом предварительно послав на хуй всех уебков мира