В начале 90-х годов случилось нечто, что сегодня звучит почти как миф — как будто один огромный зоопарк с многомиллионной аудиторией вдруг распахнул свои ворота. Советский человек вышел в мир. В буквальном и метафорическом смысле. Люди, выросшие под лозунгами, в очередях, с распределением и серыми панелями на горизонте, оказались на свободе. И не знали, что с этой свободой делать.
Если описывать это одним словом — это был культурный шок.
Границы открылись, и те, кто всю жизнь читал между строк, вдруг увидели полки, уставленные товарами. Кто привык мечтать о «джинсах и жвачке», оказался среди масс-маркета, западной попсы, эротических журналов и пластиковых кредиток. Они трогали это руками. Смотрели, как дети на карнавале. Кто-то восторгался, кто-то — терялся, кто-то — откровенно зверел.
«Мы не были бедными, мы были изолированными», — вспоминал один из тех, кто впервые поехал за границу в 1992 году. — «На нас смотрели с недоверием — мы шумели, мы не знали правил, мы ели руками и брали еду “с запасом”, как в поезде. Мы не понимали, почему нельзя говорить громко или почему не стоит забирать мыло из гостиницы».
Они — как дикари, только не из джунглей, а из плановой экономики.
Они впервые видели автоматы Coca-Cola, впервые пробовали бананы без зелёной кожуры, впервые поняли, что женщина может одеваться не в «по сезону и по норме», а как ей хочется. Порой это приводило к бурным, даже диким реакциям. Было и стыдно, и весело, и страшно.
На рынках Европы советские туристы вели себя, как на рынке в Бухаресте: торговались до слёз, не понимали, почему их «не пускают с сумками», и пытались фотографировать всё подряд — еду, машины, туалеты.
А дома? Дома они пытались жить в новом мире, где всё — за деньги, где нужно продавать себя, а не просто «работать». Где надо выбирать, сомневаться, конкурировать. Для человека, выросшего в системе «коллектив выше личности», это было почти как переезд на другую планету.
И всё же… Они научились. Кто-то стал бизнесменом. Кто-то уехал. Кто-то впал в депрессию и спился. А кто-то — удивительно — нашёл себя впервые. Потому что вне клетки, где раньше был «орёл в вольере», наконец-то стало можно быть собой.
Эта адаптация длилась годами. И, быть может, до конца не завершилась до сих пор. Потому что постсоветский человек — это всё ещё тот, кто однажды проснулся свободным, но так и не понял, радоваться этому или бояться.